Неточные совпадения
— Дурачок! Чтоб не страдать. То есть — чтоб его, народ,
научили жить не страдая. Христос тоже Исаак, бог
отец отдал его в жертву народу. Понимаешь: тут та же сказка о жертвоприношении Авраамовом.
— Да, за этим! Чтоб вы не шутили вперед с страстью, а
научили бы, что мне делать теперь, — вы, учитель!.. А вы подожгли дом, да и бежать! «Страсть прекрасна, люби, Вера, не стыдись!» Чья это проповедь:
отца Василья?
И вот этому я бы и
научил и моих детей: «Помни всегда всю жизнь, что ты — дворянин, что в жилах твоих течет святая кровь русских князей, но не стыдись того, что
отец твой сам пахал землю: это он делал по-княжески «.
Отцы и учители, простите и не сердитесь, что как малый младенец толкую о том, что давно уже знаете и о чем меня же
научите, стократ искуснее и благолепнее.
Наступаю на него и узнаю штуку: каким-то он образом сошелся с лакеем покойного
отца вашего (который тогда еще был в живых) Смердяковым, а тот и
научи его, дурачка, глупой шутке, то есть зверской шутке, подлой шутке — взять кусок хлеба, мякишу, воткнуть в него булавку и бросить какой-нибудь дворовой собаке, из таких, которые с голодухи кусок, не жуя, глотают, и посмотреть, что из этого выйдет.
— Получил от Смердякова, от убийцы, вчера. Был у него пред тем, как он повесился. Убил
отца он, а не брат. Он убил, а я его
научил убить… Кто не желает смерти
отца?..
—
Отец и мать тебя не учили, так я тебя
научу.
Отец обязан сына воскормить и
научить и должен наказан быть за его проступки, доколе он не войдет в совершеннолетие; а сын должности свои да обрящет в своем сердце.
— Как же! Ах, Женька, возьми меня, душка, с собою. Возьми меня, возьми отсюда. Как мне хорошо было бы с вами. Как я счастлива была бы с тобою и с твоим
отцом. Ведь это он
научил тебя быть такой доброю?
— С Саловым ужасная вещь случилась; он там обыгрывал какого-то молодого купчика и
научил его, чтобы он фальшивый вексель составил от
отца; тот составил. Салов пошел продавать его, а на бирже уж было заявлено об этой фальши, так что их теперь обоих взяли в часть; но, вероятно, как прибавляет Марьеновский, и в острог скоро переведут.
— Ну, скажите, пожалуйста, что он говорит? — воскликнула она, всплеснув руками. — Тебя, наконец, бог за меня накажет, Жак! Я вот прямо вам говорю, Михайло Сергеич; вы ему приятель; поговорите ему… Я не знаю, что последнее время с ним сделалось: он мучит меня… эти насмешки… презрение… неуважение ко мне… Он, кажется, только того и хочет, чтоб я умерла. Я молюсь, наконец, богу: господи!
Научи меня, как мне себя держать с ним! Вы сами теперь слышали… в какую минуту, когда я потеряла
отца, и что он говорит!
— Стало, я преступнее церковного татя и смертного убойцы! — воскликнул он. —
Отец мой, что мне делать?
Научи, вразуми меня, душа моя делится надвое!
— Лопай! Отец-мать есть? Воровать умеешь? Ну, не бойся, здесь все воры —
научат!
Этот глупый, но язвительный негодяй
научил ожесточенного лозами Алиошу Лялина спросить у Захарии: „Правда ли, что пьяный человек скот?“ — „Да, скот“, — отвечал ничто же сумняся
отец Захария.
Алиоша Лялин выпорон
отцом за свое вольнодумное рассуждение и, плача под лозами, объявил, что сему вопросу и последующему ответу
научил его учитель Препотенский.
— Гирей-хану верить можно, его весь род — люди хорошие; его
отец верный кунак был. Только слушай дядю, я тебя худу не
научу: вели ему клятву взять, тогда верно будет; а поедешь с ним, всё пистолет наготове держи. Пуще всего, как лошадей делить станешь. Раз меня так-то убил было один чеченец: я с него просил по десяти монетов за лошадь. Верить — верь, а без ружья спать не ложись.
— Э, не знаешь, не знаешь порядков! Дурак! — сказал дядя Ерошка, укоризненно качая головой. — Коли тебе кошкилъдыговорят, ты скажи: алла рази бо сун, спаси Бог. Так-то,
отец мой, а не кошкилъды. Я тебя всему
научу. Так-то был у нас Илья Мосеич, ваш, русский, так мы с ним кунаки были. Молодец был. Пьяница, вор, охотник, уж какой охотник! Я его всему
научил.
— На охоту тебя поведу, рыбу ловить
научу, чеченцев покажу, душеньку хочешь, и ту доставлю. Вот я какой человек!.. Я шутник! — И старик засмеялся. — Я сяду,
отец мой, я устал. Карга? — прибавил он вопросительно.
Аксюша. Если б не страх стыда за мою грешную любовь, я бы никогда, никогда… Будьте мне
отцом, я девушка добрая, честная. Я
научу маленьких детей моих благословлять вас и молиться за вас.
Наши книжки, что я ему даю, человека не испортят, не
научат баловству: книжки наши разумные, душевные; их
отцы святые писали!
Ещё более покраснев, Баймакова подумала: «Не
отец ли
научил его?»
Алексей Ильич
научил тестя своего, пьяницу, трактир Барского поджечь, а твой
отец догадался об этом, устроил, что убили пьяницу до смерти.
Это был орловский священник Остромыслений — хороший друг моего
отца и друг всех нас, детей, которых он умел
научить любить правду и милосердие.
Бригадир. Что ты щенок, так в том никто не сомневается; однако я тебе, Иван, как присяжный человек клянусь, что ежели ты меня еще применишь к собаке, то скоро сам с рожи на человека походить не будешь. Я тебя
научу, как с
отцом и заслуженным человеком говорить должно. Жаль, что нет со мною палки, эдакой скосырь выехал!
— А к тому и говорю, что племянник-то ваш, я вижу, сытенький мальчик, и притом с
отцом, с матерью. Поставят его на дорогу,
научат, и пойдет он себе жить благородно, по-божьему. А вот Мишка, с которым вы сейчас шли, с малых лет все по тюрьмам да на поселении. Так же и я вот: с самых с тех пор, как пошел за
отцом да как мать померла, я, может, и человека хорошего не видал и слова хорошего не слыхал. Откуда мне было в понятие войти? Верно ли я говорю?
Тятин. Ты пустил слух, будто бы я
научил Шуру похитить какие-то деньги у
отца и деньги эти спрятаны мною…
— Значит, дьявол
научил меня? Так, так, Фома. А я спас Иисуса? Значит, дьявол любит Иисуса, значит, дьяволу нужен Иисус и правда? Так, так, Фома. Но ведь мой
отец не дьявол, а козел. Может, и козлу нужен Иисус? Хе? А вам он не нужен, нет? И правда не нужна?
— Ты поступил нехорошо. Теперь я верю, что
отец твой — дьявол. Это он
научил тебя, Иуда.
Лизавета Ивановна. Знаете ли, Андрей Титыч, я вас
научу. Когда вы заметите, что ваш
отец в хорошем расположении духа, вы ему откровенно и выскажите все: что вы чувствуете, что у вас есть способности, что вы учиться хотите.
Милый серый дог моего детства — Мышатый! Ты не сделал мне зла. Если ты, по Писанию, и «
отец лжи», то меня ты
научил — правде сущности и прямоте спины. Та прямая линия непреклонности, живущая у меня в хребте, — живая линия твоей дого-бабье-фараоновой посадки.
Глагольев 2. Вот это мило,
отец! Ты
научил меня читать, а я
научу тебя жить! Едем!
Она уж и Парашу кое-чему
научила: как говорить с
отцом, с матерью, но той и супротивничать-то лень была.
— Худых дел у меня не затеяно, — отвечал Алексей, — а тайных дум, тайных страхов довольно… Что тебе поведаю, — продолжал он, становясь перед Пантелеем, — никто доселе не знает. Не говаривал я про свои тайные страхи ни попу на духу, ни
отцу с матерью, ни другу, ни брату, ни родной сестре… Тебе все скажу… Как на ладонке раскрою… Разговори ты меня, Пантелей Прохорыч,
научи меня, пособи горю великому. Ты много на свете живешь, много видал, еще больше того от людей слыхал… Исцели мою скорбь душевную.
— Не учил
отец смолоду, зятю не
научить, как в коломенску версту он вытянулся, — сказал на то Патап Максимыч. — Мало я возился с ним? Ну, да что поминать про старое? Приглядывать только надо, опять бы чего в кабак со двора не стащил.
Итак, Иисус сказал им: когда вознесете сына человеческого, тогда узнаете, что это я и что ничего не делаю от себя, но как
научил меня
отец мой, так и говорю.
Дух св., «Царь Небесный», есть Утешитель, и Бог-Отец, которому Христос
научил молиться...
В самом деле, каким же образом может оказаться иудейство религией
Отца, если оно не знает Сына, который и принес в мир откровение об
Отце, «показал в Себе
Отца», явил Его людям, дал им «область быть чадами Божиими»,
научил их молиться: «Отче наш», «Авва Отче»?
Всякого
научи, всякого наставь, иного ободри и похвали, иного же поначаль и в чувствие приведи, а иного, по Писанию, и жезлом, яко сына
отец, поучи.
— Ты, блаженный, преблаженный, блаженная твоя часть, и не может прикоснуться никакая к тебе страсть, и не сильна над тобою никакая земнá власть!.. Совесть крепкая твоя — сманишь птицу из рая. Ты радей, не робей; змея лютого бей, ризу белую надень и духовно пиво пей!.. Из очей слезы лей, птицу райскую лелей, — птица любит слезы пить и
научит, как нам жить,
отцу Богу послужить, святым духом поблажить, всем праведным послужить!.. Оставайся, Бог с тобой, покров Божий над тобой!..
— Василий Фадеич! Будь
отец родной, яви Божеску милость,
научи дураков уму-разуму, присоветуй, как бы нам ладненько к хозяину-то?.. Смириться бы как?.. — стали приставать рабочие, в ноги даже кланялись приказчику.
Отец благословил меня на страдания ради избавления несчастных, выданных моим женихом. Это было так. Он сказал: „Не я
научу тебя покинуть человека в несчастии, ты можешь идти за Висленевым, но этим ты не спасешь его совести и людей, которые ради его гибнут. Если ты жалеешь его — пожалей их; если ты женщина и христианка, поди спаси их, и я… не стану тебя удерживать: я сам, моими старыми руками, благословляю тебя, и скрой это, и Бог тебя тогда благословит“.
— Ваша правда, — отвечал атаман разбойников, — я заслужил свою участь, но как тяжел мой жребий тем, что я должен пожать плод всех моих дурных дел в будущих существованиях.
Научите меня, святой
отец, что я могу сделать, чтобы облегчить мою жизнь от грехов, которые давят меня, как скала, наваленная мне на грудь. И Пантака сказал...
И стал он вспоминать все, что знал об
отце. И сколько он ни думал, ничего другого он не знал об
отце, как только то, что прежде ничего не было, и его самого не было; и что
отец родил, вспоил, вскормил его,
научил и дал ему всякое добро и сказал: живи так, как я, и тебе будет всегда хорошо. То же
отец сделал и с братьями. И сколько он ни думал, больше он ничего не мог узнать об
отце. Все, что он знал об
отце, было только то, что
отец делал добро и ему и братьям его.
— Нет, — сказал он, — королем мне не быть. Я останусь солдатом, чтобы отдать всю мою жизнь на служение королевичу Дуль-Дулю. Как служил его
отцу, так стану и ему служить. Воспитаю, как умею, принца,
научу его быть таким же смелым, умным и добрым, каким был покойный король…
—
Отец Федор! — сказал дьякон, склоняя голову набок и прижимая руку к сердцу. — Я человек необразованный, слабоумный, вас же господь наделил разумом и мудростью. Вы все знаете и понимаете, до всего умом доходите, я же путем слова сказать не умею. Будьте великодушны, наставьте меня в рассуждении письма!
Научите, как его и что…
Александр Яковлевич Шкот — сын «старого Шкота» (Джемса), после которого у Перовского служили Веригин и известный «аболиционист» Журавский, — многократно рассказывал, какие хлопоты перенес его
отец, желая
научить русских мужиков пахать землю как следует, и от каких, по-видимому, неважных и пустых причин все эти хлопоты не только пропали без всякой пользы, но еще едва не сделали его виноватым в преступлении, о котором он никогда не думал.
— Ничего я не знаю,
отец Федор!
Научите меня, сделайте милость! Верите ли, душа истомилась! Теперь я ни спать не могу, ни сидеть спокойно, и праздник мне не в праздник.
Научите,
отец Федор!
Учение о человеке
отцов и учителей церкви, учение о пути человеческом, которому
научает нас жизнь и творения святых, отвечает не на все запросы человека в нынешнем его духовном возрасте, знает не все человеческие сомнения и соблазны.
— Будь им
отец вместо меня! Если у меня будет сын,
научи его любить отечество выше всего и…
— По фряжской пословице, что меня Аристотель
научил: «Тише едешь — дале будешь». Я и тебя не неволю.
Отец твой и ты служили мне верно, хоть и некрещеные были. Ради спасения души молвил только о крещении.